У Дунаевского был "морской" вариант оперетты, у нас - "учебно-педагогический". У него это была комедия, у нас - оптимистическая трагедия.

Когда у нас в группе объявили о том, что состоится наш первый "Огонёк", я стал думать, что же такое сделать, чтобы это было интересно для других. Рисовать толком я не умел, петь, танцевать тоже (хотя по пению была твёрдая четвёрка и в школьном хоре меня ставили то в "первый голос", то во "второй", правда, учитель пения часто жалел, что я не исполнял своей любимой партии - партии немого). Но выступить всё же хотелось.

Я вспомнил, что незадолго перед этим нащёлкал на отцовский фотоаппарат "Зоркий" своих однокурсников из группы во время переменок между занятиями. И вот дома, вставив в фотоувеличитель плёнку и высунув от усердия язык, я допоздна в темноте обводил карандашом по негативу контуры лиц, а потом дорисовывал всякие детали.

Например, Володю Соколова мы звали "Сокол". Я к его голове пририсовал крылышки и хвост - получился, если и не сокол, не орёл, то уж воробей наверняка. А чтобы ни у кого сомнений не было кто это, нужна была подпись. Я вспомнил, что, когда он отвечал на занятиях, то обладал очень интересными способностями - он часто вынуждал учителей рассказывать за него, а сам при этом только подбадривал их, вставляя время от времени многозначительное: "Да... Да..." Поэтому в темноте под этим шаржем родились такие строки:

"О смелый Сокол с учителем в бою

 Почаще речь вставляй свою!"

У Тани Ступиной был такой звонкий и громкий голос, что когда она возбуждённо что-либо говорила, то, как от волшебного голоса Джельсомино, стёкла бились... Хотя это я, конечно, немножко перебрал - не бились, но дребезжали, это точно. И под её шаржем появились следующие строки:

"Пожеланье многих лиц -

 Меньше пить сырых яиц".

Тане Гашененковой в середине её "бабетты" нарисовал компас и что-то про походы написал. Вот, кстати, сама Таня и напомнила, что именно ей я написал тогда:

"Зачем нам компас, если ШЕФ

Идет по лесу ветки не задев".

(Мы её тогда "шефом" звали за управление  в походах).

Володе Гришину вместо леденца на палочке (или по нынешнему - "Чупа-Чупс") пристроил штангу...

Всего и не припомнишь через сорок два (или уже сорок три?) года - сколько и на кого тогда нарисовал дружеских шаржей при подготовке к этому "Огоньку".

Но это только часть проблемы - как всё это подать, чтобы привлечь внимание? А в то время в магазинах появились хлопушки, которые с оглушительным выстрелом разбрасывали цветные кружочки конфетти. Я разобрал такую хлопушку - высыпал из неё конфетти, разломал картонный корпус и достал "взрывное устройство", размером с пятачок 1961 года выпуска. Сложил все нарисованные шаржи в картонную папочку для бумаг, прорезал специальные отверстия в ней, и мы вместе с Володей Гришиным прикрепили этот самый "взрыв-пакет" так, чтобы при резком раскрытии папки, верёвочка натягивалась, и происходил бы оглушительный взрыв... Ну а дальше я бы как ни в чём ни бывало с невозмутимым лицом начал бы свой показ шаржев. Очень эффектно задумано было.

И вот все за столиками в актовом зале, в красивых праздничных нарядах, настроение у всех приподнятое, торжественное (почти как у Наташи Ростовой на её первом бале). Наконец, доходит очередь и до меня. Я, заметно волнуясь (как ни как последнее моё публичное выступление было в школе, когда я выступал в кукольном спектакле "Колобок" перед детишками из подшефного детсада - я играл медведя, про которого потом воспитатели сказали, что он слишком шустро плясал под песенку колобка), так вот, заметно волнуясь, я открыл рот, чтобы не оглохнуть от взрыва, и рывком раскрыл папку. Володя Гришин (единственный, кто знал, что сейчас рванёт) тоже успел открыть рот... Верёвочка, которою были связаны папка и хлопушка, оказалась прочнее картонной папки, которая легко разорвалась в местах, прорезанных для привязывания... Мы с Володей в полной тишине закрыли рты, я достал шаржи и начал их демонстрировать... Одним словом - первый блин, как и положено, оказался комом. 

Кстати, подобная хлопушка ещё раз подвела нас с Володей Гришиным, но это было уже позже, когда мы ставили "оперетту" на смотре самодеятельности. Если коротко, то это было, примерно, так...

Эта самая "оперетта" называлась "Экзамены". Я и Володя Акиньшин играли двух студентов, пришедших на экзамен, а Валя Кобылина – была учительницей. Аккомпанировал за фортепиано наш музыкант Витя Сухов. Вначале мы с Кешей (Володя Акиньшин) и Валей пели такие куплеты (на известный мотив оперетты "Белая акация"):

Саша: Пришли сюда мы рано,

             Экзамены сдать надо.

Кеша:  Экзамены сдать надо,

             Пришли сюда мы рано,

Саша: Чтоб кое-что учителю сказать.

             Мы говорим вам ясно:

             Не мучайте напрасно,

Кеша:  Не мучайте напрасно,

             Мы говорим вам ясно –

Саша: Не заставляйте силу применять!

Валя:  Ах, Саша, ах, Лёша,

             Ну зачем же, ну скажите, ну зачем же так шутить?

             Ах, Саша, ах, Лёша,

             Ведь вы можете два балла получить!

 Саша: Поверьте мы не шутим -

              Мы вам букетик купим,

  Кеша: Мы вам букетик купим,

              Поверьте мы не шутим

  Саша: Мороженое купим ассорти!

  Валя:  Ах, Саша, ах, Лёша,

              Покупайте своим бабушке и дедушке букет!

              Ах, Саша, ах, Лёша,

              Иль ответите сейчас или привет...

Далее следуют танцы, характерные для оперетт, и мы с Кешей берём экзаменационные билеты и садимся за парты. Я ничего толком не отвечаю на поставленные в билете вопросы. Естественно, Валя (учительница) ставит мне два балла. Я выхватываю пистолет, кричу: "Ах, я застрелюсь!" и выбегаю за кулисы...

В этот момент Володя Гришин (по договорённости находящийся за той же левой кулисой) стреляет из заранее приготовленной хлопушки, я кричу голосом кошки, которую прищемили дверью. Кеша, находясь на сцене, хватается за голову и восклицает: "Он застрелился!"

Через некоторое время я снова медленно появляюсь на сцене, держа пистолет у самого виска и трагическим голосом объявляю: "Промахнулся – в кошку попал".

Но оказывается самая острая сцена была сыграна невидимо для зрителя: во-первых, криков было два, хотя они и слились в один, а во-вторых, Володя Гришин выстрелил не глядя, т.к. тоже волновался, и попал кому-то из наших девчонок, находившейся там же, в ногу (кто это был не помню, но именно она и вскрикнула от неожиданности). Чулок оказался прожжённым этой самой хлопушкой. Ни травм, ни ожогов не было, но чулок безнадёжно пострадал.

Искусство в очередной раз потребовало себе жертву - на этот раз в виде испорченного чулка...

  ДАВАЙТЕ ВСПОМИНАТЬ...